Некоторые размышления о современном миссионерском и социальном служении

На современном этапе миссионерская деятельность тесно соприкасается с другими формами приходской работы, в первую очередь, социальной. Каждый член Церкви должен быть участником Миссии. Миссионерство как апологетическая работа, внешняя и заграничная миссии имеет вполне четкие границы. Однако в области внутренней миссии миссионерская деятельность слабо отличается от других форм социального служения. Есть тонкая грань, которую видят богословы, но которую в реальной жизни сложно увидеть. Об этой грани идет повествование и размышление известного богослова, доцента Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, кандидата богословских наук Николая Николаевича Павлюченкова.

Проф. Гуня Алексей

«Для теории и практики миссионерского служения Христианской Церкви всегда имело непреходящее значение Священное Писание Нового Завета и, в частности, зафиксированный там опыт св. апостола Павла. В одном из своих посланий он сам этот опыт передал так: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых» (1Кор. 9, 22). Эти слова всегда воспринимались как указание на необходимость для христианского миссионера быть на уровне своего собеседника, вместе с ним и с его позиций открывать христианскую истину. Но «быть на уровне» значит нечто большее, чем только умение, например, с философом говорить на языке философии или с религиоведом – на языке современной науки о религии. «Возмутившись духом» от количества идолов, заполонивших Афины, ап. Павел мог бы обратиться к слушателям с высоты своего знания Истинного Бога и сразу им в лицо назвать вещи своими именами. Т. е., что все эти идолы – суть ничто, а поклонение им есть служение богоборческим и человеконенавистническим существам – бесам. Однако, он встал на их уровень (вернее, на уровень их восприятия) и назвал эти идолы их «святынями» (Дн. 17, 23). И среди того, что было для них «святыней», апостол нашел «зацепку», исходную точку опоры, с которой можно начать передачу Откровения и свидетельства о Христе – жертвенник «неведомому богу», который также, по сути, для афинян был разновидностью идола.

Изменение ситуации и все различия между сознанием современного человечества и слушателей апостола Павла в афинском Ареопаге не умаляют актуальности самого этого приема в миссионерском служении. Сегодня «святынями» для секулярного и пост-секулярного сознания являются различные, часто «обожествляемые» ценности культуры, спорта, науки, псевдонауки и т. д., служению которым тоже подчас приносится в жертву вся человеческая жизнь. И Церковь, на уровне прихода, теперь идет в этот «мир», принимает его ценности для того, чтобы через них и, может быть, даже вместе с ними, помочь человеку обрести высшую ценность – Христа.

Современная приходская жизнь все с большей определенностью принимает направление миссионерского и социального служения и сейчас, когда опыта такого служения еще очень мало, возникает особенная потребность в предохранении от возможных ошибок и перегибов, когда (опять же – на уровне прихода) не Церковь будет идти в «мир», а, напротив, «мир» будет вторгаться в Церковь. Это может происходить (и, увы, нередко происходит), когда увлечение средствами заслоняет собой цель. Так, на приходе могут систематически устраиваться спортивные мероприятия, мастер-классы, детские праздники и т. п., на которых никак не раскрывается существо церковной жизни, не углубляется (или вообще не дается) знание о Христе Спасителе, не говорится о том, от чего человека нужно «спасать» и не звучит призыв стать участниками самого главного, что есть в жизни прихода – Божественной Литургии и Св. Причастия. От одной крайности, когда приходская жизнь замыкалась только на Богослужение, происходит бросок в другую крайность, когда приход, если можно так сказать, целиком обращается «во вне», а Богослужение и проповедь о Христе становится неким серым фоном такого миссионерского и социального служения. И даже делаются явные или неявные попытки разделить «миссию» как словесную поучительную проповедь и «социальное служение» как конкретные дела, направленные на помощь ближнему в его земных делах.

И вот здесь хотелось бы обратить особое внимание на важнейшую христианскую истину, которая плохо воспринимается «мирским» сознанием и которую в угоду этому сознанию иногда пытаются смягчить или вовсе игнорировать. На фоне критики недостойного поведения некоторых священнослужителей и церковных людей возрастает популярность убеждения в том, что важны добрые дела сами по себе, важна, прежде всего, любовь к ближнему, которой сейчас так мало. Можно привести многие красивые слова о том, что, полюбив ближнего подлинной, жертвенной любовью, человек уже встретил Бога, сам того не зная. И в таком своем положении делающий добро, но не знающий Христа может оказаться пред Богом любезнее, чем иной твердо верующий церковный христианин, проявляющий при этом к ближнему равнодушие, черствость или даже злобу. Укрепляется мнение о растущей неспособности наших современников слушать «слова» (т. е. проповедь о Христе, об истинах Христианской веры), вследствие чего все усилия христианского миссионера должны быть направлены на «дела». В пределе это может означать призыв объединить миссионерское и социальное служение так, чтобы остались только «добрые дела», через которые и нужно звать к истинному Богу. О нашей вере во Христа Спасителя, в таком случае, будет свидетельствовать сама наша готовность к жертве любви ради ближнего и само проявление такой жертвы. Так, будто бы, можно нести Христа людям без самих слов о Христе.

Видимость богословского обоснования такой позиции может дать буквальное прочтение Евангельской притчи о Страшном Суде, где Господь действительно, не спрашивает «како веруеши» и не требует «справку о Крещении». Весь суд, по видимому, происходит только по критерию любви к ближнему (Мф. 25, 31-46). И таким образом, старая тема о возможности спасения без веры во Христа при таком восприятии этой важной притчи получает свое раскрытие через убеждение в достаточности социального служения без всякой проповеди, или, по крайней мере, без придания вероучительной проповеди основного, центрального значения.

Впервые опубликованная в начале ХХ века беседа преп. Серафима с Н. А. Мотовиловым «О цели христианской жизни», конечно, может быть подвергаема сомнению на предмет точности передачи в ней Мотовиловым слов великого русского подвижника и старца. Но содержащиеся в ней очень важные и, может быть, самые неприемлемые для «мирского» сознания слова о необходимости определенной внутренней мотивации добрых дел, находят свое подтверждение в Священном Писании. «Лишь только ради Христа делаемое доброе дело, — говорит преп. Серафим в передаче Мотовилова, — приносит нам плоды Святого Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает». «Не ради Христа», конечно, означает, без Христа, без веры в Христа, что и вызывает наибольшее непонимание. Одной добродетелью без правильной веры в Христа (а, значит, правильной, догматически определенной веры) нельзя спастись и нельзя привести к спасению ближнего. И точно также, одними делами, без слов о Христе, нельзя подлинно помогать ближнему, поскольку главное вечное сокровище, которое каждый из нас должен обрести в этом мире, — не здоровье и не земное благополучие, а жизнь с Христом.

В книге Деяний св. апостолов апостол Петр утверждает, что кроме имении Иисуса Христа «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Дн. 4, 12). Это означает, что таким, спасительным свойством не обладает ни имя «Добродетель», ни даже имя «Любовь. Согласно той же книги Деяний, добродетельному Корнилию является Ангел и предлагает послать за Петром, чтобы тот пришел и сказал «слова», которыми Корнилий и его домашние могут обрести спасение. Добродетель этого человека сама по себе оказалась неспособной его спасти, но она не осталась тщетной – она привлекла к нему «внимание» Бога, Который и направил его на путь спасения. Приходит Петр и в своих спасительных словах приносит правильную веру в Христа.

Неспособность многих (даже учеников Христа) слушать и воспринимать важнейшие христианские истины не помешало Христу однозначно связывать вечную жизнь и блаженное воскресение мертвых с тайной принятия Его тела и Крови (Ин. 6, 48-58). Снисходящий ко всем человеческим слабостям (в том числе и к умственным немощам), Христос достаточно резко и, в данном случае, без всякого «снисхождения», объявляет: «Если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин. 8, 24). За сохранение в Церкви правильной веры во Христа – основы всех догматов – св. Отцы и учители Церкви жертвовали всем своим земным благополучием и самой жизнью, в то время, как можно было бы презреть все «слова» и догматически споры и сосредоточиться только на делах любви к ближнему. Подобные исторические факты нуждаются в осмыслении при всяком желании снисходить до уровня наших современников и принимать популярную версию о необходимости и достаточности проявления дел любви.

Если под социальным служением понимать только дела любви и милосердия, а под миссионерством – проповедь с положительным разъяснением истин христианской веры, то следует настаивать на том, что эти два вида христианской деятельности не могут быть отделены друг от друга. Евангельские свидетельства, которые, как будто, говорят о возможности чисто нравственного (т. е. без догматической определенности в вере) пути в Царство Божие, должны восприниматься в комплексе с другими, указывающими на Христа как на единственный путь и единственный вход в это Царство.

В частности, из совокупности этих свидетельств, можно заключить, что в притче о Страшном Суде речь идет, прежде всего, о состоянии людей («всех народов»), которые не проявили всей полноты спасительной веры в Христа. Это должно быть так, поскольку сказано: «слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь»(Ин. 5, 24). Есть и еще одна категория людей, для которых суд не нужен: «неверующий уже осужден» (Ин. 3, 18). Следовательно, на Суд из Евангельской притчи «приходят» только те, которые знали Христа (знали, конечно, не в древнем, а в современном, чисто интеллектуальном смысле этого слова), но не смогли сделать Его достоянием всей своей жизни. И потому в критериях их судимости отсутствует вопрос о правильной вере. Они, собственно, и ведут разговор с Судьей как знающие и как способные оценить значение Того, Кому они, фактически, послужили или нет. Эта притча, по существу, говорит о том, что «вера в догматы» необходима, но не достаточна для вечного спасения. Но она не отменяет и не может отменить саму, утверждаемую в других местах Священного Писания необходимость догматически определенной веры. И если совершенно справедливо, что «вера без дел мертва» (Иак. 2, 26), то не менее справедливо и обратное: дела без веры не животворят в жизнь вечную ни того, на которого они направлены, ни самого их делателя.

Для понимающего, о чем идет речь, это, конечно, не значит, что дела любви к ближнему не обязательны. Это значит только то, что подлинные дела любви, направленные на вечную (в не только на временную, в этом мире) пользу ближнему, «автоматически» должны следовать из реального познания Единого истинного Бога, т. е. из принятия и осмысления человеком истин христианской веры. Догматически правильная вера во многих конкретных случаях, конечно, может оставаться «мертвой» и в таком своем качестве может не быть спасительной, но и добродетель, не получившая от догматически правильной веры устремленность к вечной участи человека, останется только «земной» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Иначе говоря, она, как и все в этом мире, будет не только преходящей, но и переменчивой, лишенной того, что в христианском религиозной опыте известно как «благодатное утешение» в страданиях и скорбях.

Многие современные идеи о социально активном христианстве обязаны своим происхождением тому беспрецедентному влиянию, которое на отечественную философскую и богословскую мысль оказали труды философа В. С. Соловьева. Владимир Соловьев очень энергично протестовал против попыток ограничить религию рамками «частной жизни» человека и напоминал о том, что христианство, по самой своей сути, призвано не столько объявлять свои вероучительные истины, сколько по этим истинам «преобразовать жизнь человечества». Когда эта главная суть христианства утрачивается, истины веры, по мысли В. Соловьева, превращаются лишь «в условные знаки церковного единства и послушания народа духовным властям». Тогда они из живой направляющей силы становятся мертвыми и мертвящими «обязательными догмами» и возникает, по Соловьеву, «чудовищное учение о том, что единственный путь спасения есть вера в догматы, что будто без этого спастись невозможно».

К сожалению, соглашающиеся с этой последней мыслью великого философа далеко не всегда желают вникнуть в суть его предсмертного сочинения, озаглавленного «Краткая повесть об Антихристе». Там  В. Соловьев очень рельефно представил «социально активных» христиан (протестантов, католиков, православных), придерживающихся своих особых христианских ценностей (Священное Писание, церковное единство, Священное Предание) и утративших в своем сознании главную христианскую ценность – Самого Христа. Они объединяются и способствуют объединению всего мира в своем стремлении преобразовать жизнь человечества, но, как совершаемое без Христа, такое «преобразование» подпадает под тонкую манипуляцию Антихриста. Христиане, о которых идет речь в этой «Повести», не думали и не хотели отрекаться от Христа, и от них никто такого отречения и не требовал. Они прости сами, в своем служении высоким христианским идеалам Христа «потеряли», упустили из виду, вынесли, если угодно, «за скобки» своей преобразовательной деятельности. Владимир Соловьев нарисовал мрачный финал такой деятельности и тем самым внес важную поправку в некоторые свои прежние, достаточно неосторожные утверждения о догматах и «догматизме».

Свящ. П. Флоренский был последователем Соловьева, но при этом имел твердое убеждение в непреходящем значении церковных догматов как совершенно необходимом для человека Богооткровенном знании. И он дал догматам замечательный образ указателей, расставленных на опасных тропинках, ведущих к горным вершинам. Представляется, что этот образ никак нельзя упускать из виду современному миссионеру, в задачи которого, в числе прочего,  входит показать, что церковный догмат – это не идеология, определяемая на собрании «служителей Церкви» по типу заседания политбюро какой-либо политической партии. Это – Богооткровенная Истина, выявляемая и выясняемая в реальном религиозном опыте. Догмат – «указатель», поставленный «первопроходцами», которые опытно познали путь к вершине. Указатели предохраняют  еще не опытных путешественников от смертельных опасностей, которых так много на сложных горных перевалах и которых в духовной жизни еще больше. Если развивать этот образ в данном контексте, то можно сказать, что миссионер, служащий ближнему без слов о Христе, будет подобен путнику, призванному взять с собой в дорогу ближнего, и при этом либо стоящему на месте, либо игнорирующему указатели, определяющие путь единственно верный и безопасный»

Павлюченков Н. Н.

О Цели жизни нашей христианской. Беседа преподобного Серафима Саровского с Н. А. Мотовиловым. Киев: Киево-Печерская Лавра, 2003. С. 4-5.

 Соловьев В. С. Об упадке средневекового миросозерцания // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 345-346.

Там же. С. 346.

См. запись, сделанную П. Флоренским в Оптиной пустныни записи 27 августа 1905 г. (Павел Флоренский и символисты. Опыты литературные. Статьи. Переписка / сост., подг. текстов и коммент. Е. В. Ивановой. М.: Языки славянской культуры, 2004.  С. 411).