Алтайская духовная миссия (1830–1920): геополитические аспекты деятельности

В статье рассматриваются геополитические аспекты создания и деятельности Алтайской духовной миссии в дореволюционный период, проанализированы направления и результаты деятельности. Выявлена связь оформления Алтайской духовной миссии с освоением региона, его характеристиками, особенностями колониальной политики империи. Обосновывается значение теории фронтира для понимания мультикультурных и мультирелигиозных характеристик региона. Выделена роль митрополита Макария в становлении работы Алтайской духовной миссии в отдаленных районах. Делаются выводы о многофункциональном характере деятельности Алтайской духовной миссии, вышедшей далеко за пределы своей изначальной цели.

Ключевые слова: Алтайская духовная миссия, фронтир, колонизация, просвещение, империя, язычество, инородцы, православие.

Сведения об авторе: Екатерина Александровна Дегальцева, доктор исторических наук, профессор,
заведующий кафедрой социально-гуманитарных дисциплин Бийского технологического института Алтайского государственного технического университета им. И. И. Ползунова (Бийск, Россия).

История Алтайской духовной миссии (АДМ), созданной в 1830 г., остается актуальной в силу сохраняющихся религиозных противоречий между странами и народами. Исторический опыт «мягкой силы», используемый расширяющейся империей, может быть востребован в области национальной политики и современных государств. Алтай остается регионом, привлекающим различные религиозные секты, в том числе и криминальной направленности, что актуализирует его геополитическую миссию в трансграничных и религиозных аспектах.

Деятельности Алтайской духовной миссии в дореволюционный период, как и личности Макария, посвящено большое количество исследований: рассмотрены просветительские (Н. С. Модоров, Ю. А. Крейдун, М. Р. Маняхина), образовательные (Ю. М. Гончаров, О. А. Орлова, В. П. Каравайкин), художественные (А. П. Адлыкова, С. Н. Тарбанакова), социальные и благотворительные (В. Демьяненко, Д. В. Кацюба) аспекты [1, 9]. Подробно исследованы структура организации, ее эпистолярное наследие, влияние на старообрядцев, источники изучения (Л. М. Дмитриева, Е. Маслич, К. Ю. Иванов и др.). В Горно-Алтайском государственном университете (ГАГУ) сложилась научная школа под руководством Н. С. Модорова, защищено большое количество диссертаций по истории Алтайской духовной миссии (Б. Пивоваров, 1988; Н. В. Расова, 2002; А. П. Адлыкова, 2003; И. М. Санженаков, 2008 и др.). В ГАГУ около 20 лет проводятся Макарьевские чтения (в сентябре 2022 г. прошли 17‐е чтения). В Алтайском государственном университете (АлтГУ) систематизирована и зарегистрирована база данных по тюркским лексемам на материалах эпистолярного наследия Алтайской духовной миссии. Значительную научную и информативную ценность представляют магистерская и кандидатская диссертации протоиреев Бориса Пивоварова и Георгия Крейдуна, руководителя миссионерского отдела АДМ [9].

Особый исследовательский интерес вызывает работа турецкого историка Х. Аслантюрка «Просветительская деятельность АДМ как пример организации идеологического давления российского государства» [2]. Его статья посвящена национальной и конфессиональной политике, проводившейся Российской империей в отношении нерусских общин на Алтае. Взяв для своих выводов данные, собранные Н. С. Модоровым, историк делает выводы, что это была политика русификации и христианизации, которая приобрела институциональный характер с учреждением в 1830 году в Улале Алтайской духовной миссии во главе с архимандритом Макарием (Глухарёвым). Особое внимание уделяется им образовательной деятельности миссии, которая начиналась с обучения на местном языке русскими миссионерами в одной школе двадцати учеников, а со временем охватила десятки школ и тысячи учеников [2, c. 89]. В данном исследовании рассматривается деятельность руководителей миссии в этой сфере и подчеркивается роль учебных заведений Алтайской духовной миссии в русификации и христианизации народов Алтая.

На самом деле стратегия и проводимая политика любой империи по управлению захваченными территориями носит разносторонний характер. Долгое время интерес российского государства к колонизируемым (Сибирь) и сопредельным регионам (в частности, Китаю и Монголии) носил преимущественно коммерческий характер, обусловленный, однако, и геополитическими факторами. Уже с XVIII в., начиная осваивать Сибирь, российские власти пытаются наладить более активную торговлю с сопредельными территориями.

Колонизация Сибири постепенно вносила изменения во внутреннюю и внешнюю политику в России. Новые задачи и заботы касались в первую очередь местного инородческого населения и отношениям с соседями — Монголией и Китаем. Монголия, питавшая большие симпатии и дружбу, давно мечтала «перейти под покровительство Белого Царя», и бийский купец А. Д. Васенев призывал русское правительство не оставаться безучастным и вмешаться во внутренние дела страны [16, c. 17]. По его мнению, право на это давала многолетняя торговля в Монголии. Он говорил о необходимости создания между Россией и Китаем государства-буфера в связи с растущей угрозой. В случае игнорирования он опасался разгрома Монголии и усиления влияния враждебного соседа на Россию.

Тотальная неграмотность, удаленность и отсутствие удобных путей сообщения долгое время являлись причинами отстраненности центральных властей от управления регионом. В течение первых десятилетий после освоения власть здесь держали местные воеводы. История сохранила массу свидетельств их жестокости, коррупционности, пренебрежения интересами местных народностей.

Обращаясь к изучению ментальных проблем, в том числе связанных с религиозным самосознанием на ранних этапах истории Сибири, П. М. Головачёв выводил их из влияния экономических факторов. «В течение XVII столетия население Сибири жило под властью элементарных общественно-экономических факторов, когда на первом плане стоят чисто материальные, экономические, хозяйственные вопросы и интересы, и вся несложная жизнь вращается вокруг этого центрального пункта» [4, с. 41]. Однако представляется важным и влияние религиозных факторов на повседневные бытовые практики местных жителей.

В общественном мнении середины XIX в. складывалось представление об упадке народной религиозности на окраинах, что препятствовало решению важной геополитической задачи — стремлению к продвижению на Восток, о чем утверждали тогда славянофилы и панслависты. Они считали, что Россия находится в духовном родстве с Востоком, связана с ним общностью традиций, и потому ее провиденциальная задача состоит в том, чтоб оживить этот спящий Восток, быть посредницей в его сближении с Западом, внести туда европейскую культуру и просвещение [3, с. 1]. Сибирский историк П. М. Головачёв скептически относился к подобным высказываниям и к тому, что миссия России на Востоке заключается в том, что она введет туда православие, так же как и к мысли о главенстве России на Востоке, что Россия должна стать вершительницей судеб Востока. В доказательство своих взглядов П. М. Головачёв приводит факты крещения пленников русскими, чтобы сделать «невозможным их освобождение» [3, с. 2].

Сибирь являлась регионом, населяемым народностями с разными верованиями, а также сюда стекались люди с разными религиозными представлениями. В конце XVII в. после строгих указов против старообрядцев началось их переселение в Сибирь, а введение в начале XVIII в. рекрутских
наборов повлекло за Урал сотни беглых. Языческие верования инородцев и появившиеся здесь в начале XIX в. сектанты заставили власть задуматься о необходимости нравственно-религиозного просвещения. Архивы канцелярии генерал-губернатора Восточной Сибири и Иркутской духов-
ной консистории содержали десятки секретных дел о распространении сосланными в Сибирь по религиозным делам своих убеждений. И хотя М. М. Сперанский, будучи сибирским генерал-губернатором, распорядился оставить духоборцев в покое по причине того, что они никого не обращали в свою веру, документы говорят об обратном. М. В. Муратов, исследовавший данный вопрос в начале ХХ в., отмечает, что «местное население Сибири, в котором мало распространены религиозные искания, все же не до такой степени было к ним глухо» [10, с. 26]. В конце 1820‐х — начале 1830‐х гг. в официальной статистике, которую местные власти старались занижать, отмечались случаи уничтожения и поругания икон, проявление активности сект субботников, духоборцев, молокан и иконоборцев [10, с. 31]. Причем властей обеспокоило то, что иудейские секты субботников, распространившиеся в это же время в Иркутской губернии, создавались не евреями, а русскими [8, с. 1—2]. Забот добавляла и активность мусульман в регионе. В своих дневниках бийский купец А. Д. Васенев писал о множестве разоренных «мусульманским или дунганским восстанием» городов и сел [16, с. 65]. К тому же с конца XVIII в. из Сибири стали поступать донесения о пьянстве и невежестве духовенства. Архимандрит Ксенофонт в феврале 1831 г. докладывал в Иркутскую духовную консисторию, что многие священники не умеют правильно читать церковные книги и петь по нотам, большинство не подготовлены к просимому сану
и вообще ничего не читают, кроме псалтыри [15, с. 854, 850.]

По официальным данным, население Западной Сибири (включая Киргизские степи) к середине XIX в. разделилось по вероисповеданию следующим образом: 78% составляли христиане, 20% — магометане, 0,2% (4 542 человека), принявшие римско-католическую и лютеранскую веру, и 0,13% (2 631 человек) — иудеи [6]. В Томской губернии, куда входил географический Алтай, католиков насчитывалось 2,3%, и число их постепенно росло за счет прибывавших ссыльных поляков, иудеев — 3%, раскольников 1,4% (официальные данные, фактически их было значительно больше), а му-
сульман всего 1,1%. В отдельных городах наблюдалась своя специфика. Так, в г. Мариинске Томской губернии в 1864 г. было зарегистрировано 3,1% сектантов и 7,2% иудеев, а в Каинске — уездном городке той же губернии — 14,2% иудеев. Восточная Сибирь была еще разнообразнее за счет
многочисленных «инородцев» [6].

На примере Минусинского округа П. М. Головачёв описывает складывающуюся религиозную идентичность местных жителей. Эту местность историк образно сравнивает с оригинальным живым музеем всевозможных сект и религиозных учений, «взошедших на российской почве, перенесенных в Сибирь ссыльными и переселенцами и очень часто принимающих на новом месте и новые формы» [5]. Алтай в этом смысле тоже не отставал.

Чистота веры в приграничных территориях империи стала важной задачей национальной политики. Именно поэтому в Западной Сибири местом деятельности будущей православной миссии был выбран Алтай: и как пограничная территория, и как место большого скопления язычников — алтайцев. Формально миссия была основана в 1828 г. тобольским архиепископом Евгением (Казанцевым), а фактически ведет свою деятельность с 1830 г., когда сюда приехал архимандрит Макарий (Глухарёв), возглавившей миссию с центром в Улале. Он резко отличался от других служителей веры: был разносторонне образован, писал стихи, обладал самоотверженностью и трудолюбием, понимал важность распространения образования среди инородцев, отличался щедростью и добротой. Его преемник Стефан Ландышев перенял эти основные качества у учителя
и наставника.

Правительство сразу поддержало идею создания Миссии, считая, что просвещение инородцев должно было идти именно через Церковь и носить религиозный характер. Особое внимание уделялось окраинам, откуда шли донесения об ослаблении русского духовенства, упадке Православной Церкви в целом. Более всего это касалось Сибири.

В рассматриваемом регионе приобщение инородцев к православию стало частью проводимой государственной политики, которая приобретала геополитическую окраску. Деятельность Русской Православной Церкви здесь рассматривалась в качестве довлеющего фактора на инородцев, в интересах их сближения с русским населением и закрепления наших окраин [13, с. 10]. С. Г. Рыбаков, служивший накануне революции чиновником Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД, в своих воззрениях придерживался официальной доктрины православного традиционализма. Он искренне надеялся, что «христианское культуртрегерство», «русские просветительные усилия» в отдаленных регионах смогут постепенно одержать верх [11, с. 9]. В свою очередь, тогдашний обер-прокурор К. П. Победоносцев надеялся путем подобного культуртрегерства утвердить в народном сознании, «что в особенности важно на окраинах… чувство национальности и понятие о просвещении, связанном с церковью» [14, с. 21].

Вообще исследование влияния Алтайской духовной миссии на религиозное мировоззрение этнических меньшинств в условиях фронтира выводит нас на дихотомию «Центр — провинция», содержащую в себе элементы конфликтов и противоречий. В любой империи Центр нес в себе
модернизирующее начало нередко противостоящей этой модернизации провинции.

Несмотря на важность задачи, изначально государство нередко экономило на АДМ. За первые двадцать лет государственное содержание миссии увеличилось в 10 раз, однако первое время ей приходилось выживать на частные пожертвования. Благотворителей в Тобольске и Москве находил
сам архим. Макарий. Он постоянно обращался к своим многочисленным друзьям, знакомым, а также духовным чадам с просьбой о помощи для миссии и с благодарностью принимал ее. Так, в январе 1834 года он обратился к своему другу Г. Т. Мизку с просьбой: «Помогите мне, Григорий Тимофеевич, если можете, и разделите со мной тяготу мою. Можете ли прислать мне 150 рублей?» [1, с. 7]. Из переписки архимандрита Макария с Мизком следует, что Григорий Тимофеевич присылал в миссию книги, церковную утварь, иконы. В 1834 г. в ответ на просьбу отца Макария прислать подрясник и напрестольный крест (напрестольный крест был украден у отца Макария в Москве, а подрясник, подаренный преосвященным Иовом, износился), прислал кипарисовый крест на престол с подножием, четыре шелковых платка, шелковое полотенце для выноса креста, закладку на Евангелие, три пары поручей, несколько воздухов и воздушков, по полфунта смирны и ладану, 20 аршин шерстяной материи и 7 шелковой. Осенью 1833 года отец Макарий, будучи в Барнауле, попросил академика Мягкова написать шесть икон на железных листах, а одному из тамошних столяров поручил сделать иконостас, который планировалось употребить для новой походной церкви [1, с. 7].

Деятельность миссии развернулась не только вокруг возведения миссионерских станов, церквей и часовен, где крестили инородцев, но и по изучению алтайского языка, созданию словаря, переводов религиозной литературы, молитв на алтайский язык. До революции ею были созданы более 30 отделений, около сотни церковно-приходских школ, Бийское миссионерское катехизаторское училище, больницы и приюты, приходские попечительства, иконописная мастерская. При школах открывали пасеки, учили церковному пению.

Национальный вопрос приобретал все более важное государственное значение, и правительство постепенно стало оказывать значительную поддержку созданной организации. Миссия создавалась, в первую очередь, в целях поддержки Русской Православной Церкви и в итоге стала важнейшим орудием русской политики в регионе. Власти понимали, что нельзя добиться усиления своих позиций на окраинах только формальными методами. «Всего важнее, — указывал обер-прокурор, — охранять там источники нашей нравственной силы, незаметно для глаз, но существенно привлекающей к нам сочувствие местного населения» [14, с. 62].

Не все, разумеется, шло гладко. Нередко некоторые крещеные богачи-инородцы метались от одной веры к другой, так и не придя к их нравственным заповедям. Среди алтайцев большую известность имел Назар Степанович Куртегешев [7, с. 23]. Крестившись, он даже построил на собственные средства церковь и щедро помогал ей впоследствии, однако, как вспо-
минали его земляки, мог «одновременно приносить жертвы и шайтану». В случае болезни Куртегешев («а хворал он вчастую по приверженности к запою») сначала исповедовался и причащался у русского священника, а если не помогало — посылал гонца в тайгу за шаманом [12, No 5, с. 149].

Большая часть остяков также считала себя христианами и носила медные крестики. Однако, по мнению В. М. Флоринского, отразившего имперский взгляд на эту проблему, ничего христианского не имела: «ни Божьего храма, ни обрядов, ни идей. По существу, они остаются язычниками-фетишами, грязными, грубыми, совершенно неразвитыми» [17, с. 137]. Некоторые инородцы крестились по 2—3 раза, в душе так и оставаясь язычниками. Менее зажиточные, особенно теленгуты, смотрели на православную миссию как на «вредное учреждение и удалялись от нее вглубь гор» [12, No 6, с. 117]. Принятие православия они считали равносильным
потере национальности. Как справедливо отмечает М. В. Шиловский, курс на приобщение аборигенных этносов Сибири к западной модели цивилизационного развития вел к «социокультурному расколу внутри формирующихся национальных элит, отстаивающих альтернативные варианты национального самосознания» [18, c. 36]. Однако цифры крещеных инородцев и действительно перешедших в православие за всю историю
Миссии впечатляют.

С учебой было сложнее: по воспоминаниям томского купца и мецената П. И. Макушина, который заведовал в Горном Алтае миссионерским училищем, в 1860‐е гг. учеников набирали за плату. Миссия выделяла по несколько пудов ячменя родителям: отдать даром своих детей в учение они не соглашались [7, с. 59].

Активизация работы Алтайской духовной миссии пришлась на 1880-90‐е гг., что было связано в том числе с увеличением финансирования. К 1895 г. миссия имела до 70 членов, 14 станов, до 47 церквей и молитвенных домов, два монастыря, приходское попечительство и многие бла-
готворительные учреждения. Около своих станов она успела посадить на оседлое жительство более 10 000 человек кочевников [9].

Таким образом, деятельность миссии привела к христианизации местного населения, произошло увеличение грамотности в 4 раза, она активно влилась в процесс подготовки к введению в стране всеобщего начального образования [7]. В итоге дореволюционная деятельность Миссии вышла далеко за пределы изначально поставленных задач и помимо религиозного носила еще и культурно-просветительный, благотворительный, научный, а чаще — полифункциональный характер и стала фактором геополитических процессов закрепления Российской империи на окраинах.

Источники и литература

1. Адлыкова А. П. Иконописание в Алтайской духовной миссии // Макарьевские чтения:
   материалы XVII международной научно-практической конференции, Горно-Алтайск, 23—24
   сентября 2022 г. / отв. ред. В. Г. Бабин. Горно-Алтайск: БИЦ ГАГУ, 2022. 350 с.
2. Аслантюрк Х. Просветительская деятельность АДМ как пример организации идеологического
   давления российского государства // Турецкий журнал российских исследований. 2020. No 3.
   С. 79—93.
3. Головачёв П. Россия на Дальнем Востоке. СПб.: Издание Е. Д. Кусковой, 1904. 216 с.
4. Головачёв П. Сибирь в екатерининской комиссии. Этюд по истории Сибири XVIII века. М.:
   Тип. В. Ф. Рихтер, 1889. 127 с.
5. Головачёв П. У сибирских староверов и сектантов // Тобольские губернские ведомости. 1896.
   No 41. С. 1021.
6. Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 3. Оп. 3. Д. 3712. Л. 2об.
7. Дегальцева Е. А. Образ жизни сибиряков во второй половине XIX — начале XX в. Бийск: Изд-
   во Алт. гос. техн. ун-та, 2005. 188 с.
8. Козьмин М. З. Прошлое и настоящее сибирских сектантов-субботников // Еврейская старина.
   СПб., 1912. Вып. 1. С. 1—9.
9. Крейдун Г. Алтайская духовная миссия в 1830—1919 гг.: структура и деятельность. URL: https://azbyka.ru/otechnik/bogoslovie/altajskaja-duhovnaja-missija-v-1830—1919‐gody-struktura-i-dejatelnost/ (дата обращения: 7.02.2023).
10. Муратов М. В. Духоборцы в Восточной Сибири в первой половине XIX в. Иркутск, 1923. 112 с.
11. «На почве общей для них религии — ислама». С. Г. Рыбаков о мусульманском движении
    в России // Источник. 2003. No 4. С. 9—13.
12. Наумов Н. Горная идиллия // Русское богатство. 1880. No 5. С. 134—159; No 6. С. 110—123.
13. Остроумов Н. Колебания русского правительства на миссионерскую деятельность православной
    русской церкви. Казань, 1910. 47 с.
14. Победоносцев К. П. Письма к Александру III. М., 1999. 349 с.
15. Савельев А. Из жизни сибирского духовенства в первой половине XIX столетия // Сибирский
    архив. Иркутск, 1912. No 11. С. 849—855.
16. Сибирский купец А. Д. Васенев. Часть вторая. Документы и письма. Барнаул: АлтГУ, 1994. 112 с.
17. Флоринский В. М. Заметки и воспоминания // Русская старина. 1906. No 4. С. 137—149.
18. Шиловский М. В. Основные направление политики правительства по отношению к Сибири
    во второй половине XIX — начале XX в. // Сибирское общество в контексте модернизации
    XVIII—XX вв. Новосибирск, 2003. С. 36—37.

Источник: Дегальцева Е. А. Алтайская духовная миссия (1830–1920): геополитические аспекты деятельности // Вестник Кузбасской православной духовной семинарии. 2023. № 3 (14). С. 58–68.