Православные японцы 1890-1893 гг. глазами миссионера О. Сергия (Страгородского)

Отец Сергий (Страгородский) дважды приезжал в Японию, с 1890 по 1893 гг. и с 1897 по 1899 гг., для помощи свт. Николаю Японскому в устроении миссии. Во время своего первого приезда он приложил немало усилий для создания западно-японской епархии с храмами в таких городах как Осака и Киото[1], в чем ему очень помогло владение японским языком. Во время второго приезда по поручению архиепископа Николая Японского он управлял администрацией Токийского собора и семинарией. В это же время, в 1899 г. он совершил путешествие с архиепископом Николаем по острову Хоккайдо и оставил блестящие плоды миссионерской работы[2]. После Русской революции, уже будучи патриархом, Сергий (Страгородский) подвергся осуждению со стороны некоторых клириков и членов Церкви за то, что он якобы стал причиной серьезного разрыва и распада Русской православной Церкви в ХХ в.

Для иеромонаха Сергия (Страгородского), только что закончившего Санкт-Петербургскую духовную академию, прикосновение к Японской православной церкви было буквально первым шагом его миссионерской карьеры. Но странно то, что даже такой известный японский журнал, как «Сэйкё Симпо» (Новый Церковный Вестник) не посвятил ему ни одной статьи. Правда, нельзя не признать, что поскольку период пребывания о. Сергия в Японии был довольно короток (в каждом случае чуть более двух лет), то он не произвел на японцев особого впечатления. К тому же, несмотря на большие надежды святителя Николая на то, что, изучив японский язык, о. Сергий станет его преемником и сыграет большую роль в православной миссии, он, не окончив этого дела, вынужден был покинуть Японию. По этой причине некоторые японцы считали его предателем. По крайней мере, нет сомнения, что этот непоколебимый идеалист в глазах японцев отличался от свт. Николая, который начал свою карьеру с изучения японского языка и японской науки и старался понять японское сердце изнутри. Во всяком случае, судя по немногочисленным японским материалам, можно с уверенностью заключить, что о. Сергий как миссионер осталась японцами практически не понятым[3].

 На самом деле, о. Сергий (Страгородский) был выдающимся богословом, имеющим магистерскую степень, редчайшим одаренным миссионером и священнослужителем, что отражается в написанных им двух путевых записках, которые раскрывают его тщательную и острую наблюдательность и сильный интерес к языческой религии и культуре. Это записки «На Дальнем Востоке» (1897) и «По Японии» (1903). Обе эти работы написаны в виде дневника в летописной форме и характеризуются как записки миссионера о пребывании в Японии, в которых автор проявляет интерес не только к христианской проповеди в Японии, но и к самим японцам и их жизни.

После первого пребывания в Японии о. Сергий под псевдонимом С. опубликовал в журнале «Русский Вестник» статью «Христианская проповедь в Китае и Японии». Эта статья является не просто ознакомительным очерком для русских читателей, но и включает в себя бесценный призыв преодолеть разные проблемы христианской проповеди в азиатских странах. По сути, эти записки свидетельствуют, как серьезно иером. Сергий размышлял о смысле и способе проповеди в азиатских странах, в том числе и в Японии, и какую огромную надежду возлагал на потенциал японцев, несмотря на преграду т. н. японской «народности».

О. Сергий (Страгородский) подробно исследовал особенности конфуцианского воззрения на государство, традиционно внедренного в дух китайцев и японцев. Эти народы, привыкшие смотреть на вещи только с полезности для человека и процветания государства, более интересовались не столько Иисусом Христом и учением Его, сколько тем, какую пользу христианство может принести им лично и каким образом можно использовать эту религию. По словам о. Сергия, японцы имеют прирожденную натуру понимать учение Христа умилительно, и в этом отношении ему кажется, что японцы более гибки, чем китайцы, которые постоянно думают о государственной пользе. О. Сергий передавал рассказ об одном японце, который уже принял святое крещение и готовился к служению в качестве катехизатора, но узнав, что христианский Бог стоит выше императора, в полном смущении забросил до того времени тщательно взращенную веру. Из этого рассказа он делает вывод, что японцы обладают некой духовной хрупкостью в принятии веры, существующей в них наряду с патриотизмом, и им довольно трудно избавиться от конфуцианского покрова наряду с их философией, которая глубоко укоренена в духе каждого японца[4].

По мнению о. Сергия, не существует никакого психологического барьера, препятствующего японцам приспособиться и принять христианскую веру. Нельзя назвать китайцев и японцев жестокими и бессовестными народами, а наоборот – это гуманистические и человеколюбивые народы. Такое впечатление он сам получил во время своего пребывания в Японии. Например, он увиделобщинный дух, который проявляется, с одной стороны, в виде взаимопомощи при таких бедствиях как землетрясения и тайфуны, а с другой, когда соседи помогают друг другу в обычных бытовых ситуациях. Действительно миссионеру показалась лучом надежды добродетель, которую японцы проявляют по отношению к другим[5].

Однако, в то же время, он выражает непонимание и недовольство тем, что японцы показывают равнодушное и деловое отношение к иностранцам, которым они обязаны своими разными успехами. После открытия страны Япония, приняв за образец западную Европу, занялась реформацией, в ходе которой многое перенимала от иностранцев. И когда иностранцы, посвятив всю свою жизнь работе в Японии, возвращались к себе на родину с окончанием контракта, японцы им давали лишь деньги на обратный путь, не выражая при этом ни слов благодарности, ни доброго пожелания. Именно в этом о. Сергий видит остатки бессовестного рационализма китайцев: и как последние кормят скот только для получения продуктов, так и японцы позволяют жить иностранцам в своей стране только для их эксплуатации. Он задает вопрос: «Разве это христианское отношение к людям, которые работают для чужой страны?». По его мнению, как человеческое отношение должно определяться не только денежным и материальным принципами, так и отношение к иностранцам, которые прилагают свои усилия для пользы другого государства, должно быть основано на моральном принципе, т.е. должно превышать отношения хозяин–слуга даже после заключения контракта[6].

Но о. Сергий не считал эту черту японцев неисправимым недостатком. В 1890-е годы, когда он жил в Японии, в стране находилось много иностранцев. Несмотря на то, что большинство из них не являлись миссионерами, они несомненно воплощали христианскую мораль той церкви, к которой принадлежали. А японцы, наблюдая за их поведением, хотели своими глазами увидеть, точно ли исполняется то, чему они сами учат. Это была их заветная мечта – посмотреть, как иностранные христиане воплощают в себе «братскую любовь всечеловеческого масштаба во имя единого Бога Отца» и «совершенную любовь, не допускающую никаких нечистых мыслей и разговоров». Но на самом деле поведение иностранцев виделось ими далеко не идеальным. Европейцы, в свою очередь, самоуверенно критиковали моральную нечистоту и хитрость японцев, и о. Сергий признавал, что «судя по двуязычности и уклончивости японцев, большинство их критик правда». К тому же о. Сергию казалось, что «половая мораль японцев, может быть, из-за низкого положения женщин, более развратная и неприкрытая, чем в западной Европе и Америке». Но вместе с тем он пишет: «Этой свободой воспользовались самым неограниченным образом и дошли и доходят до геркулесовых столбов в этом отношении» именно европейцы, «тем более что это не простой народ, …а интеллигенция или те благородные люди, которые представляют общество». Иеромонах с сожалением констатирует: «Христианство не так веско, как его проповедуют – совсем оно любви не учит, ни нравственной чистоты не проповедует, – все это слова и слова»[7].

Миссионера тревожило не столько то, что японская духовная атмосфера не может приспособиться к христианскому учению, сколько проблемы, возникавшие из-за плохого влияния иностранных христиан на японцев. Миссионерская деятельность о. Сергия в Японии началась именно в условиях такой дилеммы. Когда японцы слушали миссионера, они часто смеялись украдкой; когда читали священные слова, они откровенно улыбались. Например, когда миссионер говорил, что «нам верующим нужно распяться вместе со Христом», то они не могли удержаться от смеха, так же как не могли понять странный цикл христианской жизни: те же верующие, которые в Великий Пяток воздерживаются от всех страстей и соблюдают строгий пост, спустя день, во время пасхального разговления мертвецки напиваются, а на другой день спокойно возвращаются в повседневную жизнь. О. Сергий объяснял это тем, что русские христиане не могут воздержаться от порыва души раз в год в этот великий праздник, который вдохновляет даже маловерующих людей и поднимает унылое настроение[8].

Он не мог в выражении чувств у японцев найти такую духовную черту, как лить слезы при воспоминании Страстей Христовых и выказывать восторг, выходя из себя, при праздновании Воскресения Христова. Будучи человеком тонкой чувствительности, он связывал такую слабость японцев с природой Японии: «Зелени, свежести много здесь. Но замечательное дело, японские цветы не издают никакого запаха. /…/ Все в Японии мило, красиво. Прекрасны их цветы, но они не благоухают. Прелестны их птички, но они не поют. Изысканно любезны и ласковы японцы, но у них нет поцелуев. Вы проходите точно в панораме, видите природу, города, людей; но все это только картины, только внешняя сторона жизни, скрывающая пустоту»[9].

Иеромонах Сергий постоянно наблюдал в бессознательных поступках своего учителя японского языка неизменяющуюся процедуру поклона перед образом, усаживания на стул и перекладывания книг и учебников перед началом урока[10]. И во всей жизни японцев он видит совершенно однообразное, усвоенное через воспитание на протяжении веков бессмысленное равнодушие. Ему казалось, что мышление как будто уступило традиции, куда-то пропало: «Оттого и падений глубоких, бушевания страстей японец не знает: все у него чинно, прилично, даже мелкие его грешки обставлены у него корректно, так что и извиняться и каяться в них ему не приходится. Ему говорят о покаянии, а он выставляет вперед свою корректность. Чем я хуже других. Добродетели в собственном смысле он не понимает, а корректные недочеты, как их ему не указывай, конечно, особенного впечатления на него произвести не могут по самой своей мелочности»[11].

Христианство учит человека покаянию, необходимому для спасения, но о. Сергию казалось, что души японцев, покрытые традиционными правилами приличий, не могут обратиться к своему внутреннему миру, чтобы осознать грехи, в которых нужно раскаяться. В первый год своего пребывания в Японии он не мог рассказывать верующей публике об учении Христа, потому что ему еще не хватало знания японского языка, но после того, как ему поручили юрисдикцию церкви Киото, он начал говорить довольно свободные проповеди на ломанном японском языке. После Божественной Литургии он сажал прихожан в комнате на татами (циновке), снимал облачение, садился к ним лицом и проповедовал.

Но иногда случались неожиданные происшествия. «Однажды отслужили мы литургию. Во время причащения священника у нас опускается и завеса. Я стал потреблять св. Дары, вдруг чувствовал что-то в роде табачного дыму, а сзади доносится характерный стук трубочки и хибаци. Оборачиваюсь, смотрю: мои богомольцы расселись в кружок около жаровни, в которой мы держим угли для кадила, и преспокойно покуривают, мирно беседуя о чем-то. Смущению их не было границ, когда я сказал, что курить в храме, где только что совершена литургия, крайне неблагоговейно»[12]. Собственно говоря, послать иеромонаха Сергия именно в Киото, самый консервативный город, упорно сохраняющий веру в буддизм – это была решительная мера свт. Николая Японского, но нельзя не признать, что о. Сергий упорно и стойко боролся здесь без всякой поддержки. Он скромно говорил о себе, что произносил проповедь очень медленно, чтобы все слушатели могли понять каждое слово, но, несмотря на это, не мог получить замечательного результата. Однако вокруг него постепенно собирались те, кто заинтересовался христианской верой. Он писал: «Неизменно каждый уговаривается приходить регулярно в известные дни слушать учение и неизменно каждый не сдерживал своего обещания»[13].

Хотя он очень страдал от таких сложностей, он не считал проповедь у японцев невозможной и еще больше старался с терпением найти выход из трудных ситуаций, потому что прекрасно понимал, что на фоне застоя не только православной, но и вообще христианской проповеди в Японии, существует масса других предпосылок, препятствующих этой проповеди. К ним относятся как усилия буддистов и иностранцев против русской православной миссии[14], так и борьба за сферу влияния среди различных христианских исповеданий[15].

Неповторимый талант о. Сергия (Страгородского) как миссионера заключался именно в том, что он в первую очередь старался создать доверительные отношения между верующими, даже если их было немного, и утвердить фундамент внутри церкви, а не бороться с иностранцами и другими конфессиями христианства.

В этом смысле стоит обратить особое внимание на то, что он углублял духовное общение с японцами, пользуясь собраниями во время проповеди или беседы, и каждый раз старался передать им обычаи молитвы, образ повседневной жизни, который каждый христианин должен соблюдать, знания о благочестивой жизни русских верующих и чудесах святых. Также он поддержал систему «Симбокуквай» — вечера для укрепления дружбы, которые издавна по очереди организовывали верующие согласно традициям своей общины. Он использовал эти вечера как место для свободной дискуссии о разных вопросах церковной жизни. Он непременно принимал участие в них и каждый раз проповедовал на разные темы, например, однажды он рассказал об эпизоде исцеления больных из жития митрополита московского Филарета (Дроздова). Для православных японцев слушать такие рассказы о чудесах и благочестивых делах, которые произошли в России, было крайне полезно для укрепления веры[16].

Укрепление связей между прихожанами через такие беседы принесло больше плодов, чем он ожидал. Правда, часто он разочаровывался из-за проявлений конфуцианского духа и теплохладного формализма, но старался понять взгляды японцев и разрешать одну за другой проблемы, касающиеся христианской жизни. Из этого опыта у него постепенно складывалось понятие идеального образа японских христиан. После успехов проповеди в городах Камэока и Киото в его речи несомненно появляются некая твердая уверенность и авторитет. «Оно (православное стадо—И.С.) борется и понемногу побеждает…Уступают им и бонзы, сильные своей диалектикой и кичащиеся философией, уступают им и инославные, пришедшие сюда во всеоружии европейской культуры, которая так заманчива для японцев. Пусть инославных и больше числом, но прочностью отличается только дело православной миссии, как признают это и сами инославные в своих отчетах»[17].

С осени 1892 г. в проповеди иером. Сергия наблюдается чудесное слияние русской православной традиции с местными японскими обычаями. В его дневнике от января 1893 г. изображается новогодний праздник: «Мы тоже праздновали: в семь часов утра отслужили молебен, потом ели моци (рисовую лепёшку) и ходили поздравлять друг друга. На Рождество после обедни христиане сначала собрались у меня, пили чай, расположившись всеми способами по стульям, по полу и даже стоя в стенах. Потом был у нас общий обед или завтрак: вскладчину заказали кушанья в японской кухмистерской. Сварен был рис с разными приправами. Христиане почти по всей Японии так проводят день Рождества Христова. На второй день праздника мы с катихизатором и певцом отправились по домам христиан славить, как и у вас в России. …Христиане встречали нас с обычным своим радушием. В каждом доме на почетном месте разостлано было красное байковое одеяло, на нем чайный прибор, по возможности новый или какой-нибудь вычурный, дорогой, иногда были и “забутоны”, небольшие круглые или квадратные коврики для сиденья. В некоторых домах перед иконами зажжены были свечи. – Мы пели, что обычно поется при славленьи, пили с хозяевами о-ча, ели о-каси (пирожное), и отправились далее»[18].

Иеромонах Сергий, несмотря на свою загрузку многочисленными пастырскими делами, всегда находил время для каждого нуждающегося. Когда в Киото приходил человек, желающий прослушать беседу для оглашенных для приготовления к будущему крещению, о. Сергий проводил ее сам при каждом возможном случае. Был случай, когда накануне праздника Пасхи, в вечер Великой субботы, без всякого предупреждения пришли две женщины и попросили исповедовать их. Одна из них ни разу не была на исповеди в течение всего великого поста, вторая не причащалась более трех лет. Отец Сергий сделал им замечание «за небрежение святым долгом исповеди и причастия», но воспринял их приход как радостный подарок на Пасху[19]. Эти искренние и тщательные усилия были его настоящим подвигом. Также путешествие по острову Хоккайдо со свт. Николаем Японским (с июля по сентябрь 1898 г.), которое о. Сергий совершил во время своего второго пребывания в Японии, объясняется именно таким его отношением: он старался встретиться со всеми верующими обитателями на окраине, где нет церкви, и наедине с ними побеседовать и показать путь к разрешению всех проблем, которые у них были.

Сам иером. Сергий анализирует суть своей православной проповеди в Японии так: «Учение православия не теория, построенная на догадках и соображениях человека, а объективная истина, полученная человеком извне, как всякая объективность, в готовом виде». Поэтому православие «требует не внешнего послушания себе, не признания только своего авторитета /…/, а нравственной работы над душой, реального усвоения Христова духа. Реальное, объективное спасение и требует реальностей, а не внешнего механизма. В этом гарантия прочности и действенности православия. /…/ Требуя реального нравственного переворота, проникая до души человека, православие гарантировано от поверхностности, – следовательно, кладет свои корни в настоящую почву, и уже какая-нибудь временная перемена, какая-нибудь прихоть власти не может вырвать его, не может стереть с лица земли. Пусть только проповедуется чистое православие и пусть оно принимается искренно, – оно несомненно найдет себе дорогу к восточной душе и освятит ее». Не напрасно он почерпнул отсюда такой урок: «Залог будущего успеха служит не малым тормозом к быстрому распространению православия на первых порах»[20].

О. Сергий считал, что настоящее спасение реализуется именно тогда, когда будет устроен этот фундамент в церкви, без которого нельзя назвать ее православной. С этой точки зрения он не мог не считать, что и католицизм, который во имя папизма замышляет примирение мира с Богом, и протестантизм, который распространяет только европейскую культуру, и просвещение, – они отпали от собственной цели христианской проповеди, т.е. апостольской миссии[21]. По возвращении в Россию, в 1895 г. в Московской духовной академии он защитил свою магистерскую диссертацию «Православное учение о спасении», которую он начал писать, будучи в Киото, на основе своего собственного миссионерского опыта и размышлений о смысле православной миссии в Японии[22].

---

[1] 17 октября 1890 г. иеромонах Сергий (Страгородский) прибыл в г. Кобе и на другой день приехал в Токио, а через месяц, 29 ноября, отправился в Осака – первое место служения. Он прожил там год, за исключением нескольких случаев, когда свт. Николай Японский вызывал его в Токио, а с декабря 1891 г. он был отправлен на крейсере «Память Азова» в азиатские страны, где он провел на четыре месяца. В апреле 1892 г. он приплыл в город Нагасаки и оттуда вернулся в Осака, а в конце августа того же года по повелению свт. Николая Японского его перевели в Киото, где он оставался до начала лета 1893 г. И в том же году, получив из Святейшего Синода указ о переводе, он покинул Японию.

[2] Во второй раз архимандрит Сергий приехал в Японию 26 декабря 1897 г. вместе с иеромонахом Андроником (Никольским). В этот раз он жил на втором этаже главного корпуса Воскресенского собора в Токио и отсюда ездил по разным местам Японии. Самой яркой оказалась поездка по острову Хоккайдо (Эзо), которая длилась два с половиной месяца, с июля 1898 г. Об этом он написал замечательный очерк «По Японии – записки миссионера». После этого он еще десять месяцев прожил в Японии, после чего вернулся в Россию, поскольку решением Священного Синода он был назначен ректором Санкт-Петербургской духовной академии.

[3] В немногочисленных статьях об о. Сергии в журнале «Сейкё Симпо» (Новый церковный вестник) можно узнать типичную оценку его со стороны японцев. В колонке, называемой «Подбор колосьев», Онума Сунао пишет: «Этот епископ Сергий – тот, кто предал нашего архиепископа Николая и на нас никакого хорошего влияния не оказал, так что мы не знаем много о нём, кроме того периода, когда он жил в Киото». Изменой считали то, что «он за год приготовил диссертацию об искуплении грехов и под предлогом болезни сразу вернулся в Россию и получил степень магистра». Даже некоторые пустяки ставили ему в вину, например: «Он любил сируко (сладкое кушанье из вареной фасоли с рисовыми лепешками) больше, чем европейскую кухню» и т.д. См.: Сейкё Симпо, №.11, т. 24, 1892.

[4] См.: С. Христианская проповедь в Китае и Японии // Русский Вестник. 1892. №. 12. С. 18-19.

[5] См.: Там же. С. 21-22.

[6] Там же. С. 23-24.

[7] Там же. С. 25-26.

[8] Там же. С. 26.

[9] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. Сергиев Посад, 1897. С. 154.

[10] См.: Там же. С. 112-113.

[11] Там же. С.113.

[12] Там же. С. 221.

[13] Там же. С. 228. Этот доклад Сергия кажется довольно скромным. Но очевидно, что именно его труды принесли такие плоды, как крещение первых христиан в Киото – Павла Окумура и Пантелеймона Сивахара. А менее чем через год в 6 семьях города появилось 28 христиан, что несомненно являлось результатом его усилий и послужило крепкой основой будущего процветания христианства в Киото.

[14] См.: С. Христианская проповедь в Китае и Японии // Русский Вестник. 1892. No.12. С. 27-28. Иером. Сергий свидетельствует, что большинство иностранных христиан того времени питало антипатию к православной проповеди в Японии. По его словам, осуждение и клевета на миссионеров, которые проповедуют японцам иные обычаи и мировоззрение, были направлены в большинстве случаев на западноевропейцев такой же христианской веры. Он приходит к выводу, что в иностранцах действует некий инстинкт самообороны, а вера их уже лишилась содержания и еле сохраняется только внешне, больше как просто ностальгия по родине.

[15] См.: Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. С. 200-201. 3 августа 1892 г. в Осака был открыт церковный собор и обсуждались проблемы о задержке проповеди в западной части Японии, и на соборе сообщили о препятствии инославных христиан, проникших туда раньше православных. При этом архим. Сергий сказал, что «первая их цель, особенно у католиков, отбить нескольких христиан у чужой миссии, а потом уже приняться за язычников».

[16] См.: Там же. С. 223-224. С этого времени, на японский язык начали переводить сочинения св. Иоанна Кронштадтского. Также, когда Пантелеймон Сивахара привел к Сергию своего коллегу фармацевта, желающего изучать христианство, Сергий определил для него в качестве учебника «Зерцало православного исповедания» св. Дмитрия Ростовского (в переводе на японский язык).

[17] Там же. С. 219. «Отчеты», которые Сергий видел, относятся к годовому рапорту 1892 г. общества «Society for the Propagation of the Gospel», основанного в Лондоне во второй половине XVIII в.

[18] Там же. С. 257.

[19] См.: Там же. С. 255-256.

[20] С. Христианская проповедь в Китае и Японии // Русский Вестник. 1893. №.2. С. 25.

[21] См.: Там же. С. 21-25.

[22] Сергий (Страгородский), архим. Заметки // Русский Вестник. 1895 г. №.10. С. 91.

Автор — Игорь Тосиюки Симидзу профессор института иностранных языков г. Кобе (Япония).

Статья опубликована в Угрешском сборнике #10 Николо-Угрешской православной духовной семинарии.