Япония в воспоминаниях Святейшего Патриарха Сергия

К одной из, возможно, наиболее ярких страниц в биографии Святейшего  Патриарха Сергия (1867–1944) следует отнести период его миссионерского служения в далекой Японии, куда молодой иеромонах Сергий был направлен распоряжением Святейшего Синода после окончания Санкт-Петербургской духовной академии в 1890 г. согласно поданному им прошению на имя  ректора Академии епископа Антония (Вадковского)[1].

Свои наблюдения и впечатления, относящиеся ко времени его миссионерского служения в Японии, архимандрит Сергий изложил в двух книгах: «На Дальнем Востоке» и «По Японии. (Записки миссионера)», отражающие два периода его пребывания в Японии: с 1890 по1893 гг. и с 1897 по 1899 гг. С момента назначения иеромонаха Сергия на Дальний Восток, по его откровенному признанию, «Япония, или собственно великая личность ее просветителя преосвященного Николая Касаткина, не выходила из головы»[2]. Для него, молодого ученого богослова, иерея, будущего миссионера, Япония представлялась таинственной сказочной страной, о которой он в тот момент мог отозваться поэтической строкой Г. Гейне: « Ein  Märchen aus alten Zeiten es kommt  mir nicht aus der Sinn»[3]. При этом «рисовались в воображении и чудные страны по пути в Японию: Индия, Китай и пр.»[4].

Своим свободным выбором высокого миссионерского призвания иеромонах Сергий включался во всемирно-исторический процесс преодоления отдельными этносами замкнутой герметичности дохристианских национальных культур в парадигме их освящения Божественной благодатью. «Один Бог, один мир, один человеческий род»[5] — именно таким был императив Божественной воли, возвещенной святым апостолом Павлом в ареопаге древних Афин. По свидетельству книги Деяний, Бог от одной крови произвел весь человеческий род и расселил народы по всему лицу земли, назначив «пределы их обитанию» (Деян. 17:26), чтобы «они искали Бога» (Деян. 17:27). Исходя из этих слов очевидно, что в расселении народов в пределах всей вселенной усматривается предпосылка их просвещения Благой Вестью: «Православие — это вера, которая принадлежит не какому-то одному или нескольким народам, но присутствует во всем мире»[6]. Характер универсализма Благой Вести, обращенной Церковью к народам ойкумены, заключается в том, что «наряду с Богом, Создателем Вселенной, есть и Бог, соучастник нашей истории, ее носитель»[7]. И Он — Тот же Самый Бог, Он — «Тот, Кто вошел в историю людей, Тот, Кто жил среди нас и стал звеном в цепи поколений»[8].

А.Н. Мещеряков, автор книг, посвященных истории и культуре Японии, в качестве объективной и неотъемлемой географической характеристики Японии приписывает сознанию ее обитателей концепт «островной страны»[9]. Он отмечает, что жизнь традиционного японского общества «окружена природой, которая является для него источником восторгов и страхов»[10]. Природа щедро оделяет человека своими дарами, но она же может нести угрозу разрушения и уничтожения. Земля и море представляют главный источник ресурсов пропитания. В древнем своде «Нихон секи» (720 г.) содержится рассказ о рождении божеств и создании собственно Японии. Боги создают острова, из которых состоит Япония[11]. В древности японцы называли Японию страной Оясимакуни («большая страна из восьми островов»), страной племени Ямато, а также страной «Тоеакицусима» («Остров богатых урожаев»), страной «Тоеасихара мидзухо-но куни» («Страна обильных тростниковых равнин и удивительных колосьев риса»)[12]. Уникальная по своей красоте природа Японских островов, соприкосновение Японии с культурами и религиозно-философскими учениями Китая и Индии оказали влияние на формирование миросозерцания и национального характера японцев.

По словам архимандрита Сергия (Страгородского), «японцы учтивы и вежливы»[13]. При первом же знакомстве с Японией он был искренне восхищен их изысканной этикетной культурой, тем, что в общении друг с другом и с иностранцами «всегда они с улыбкой, с вежливым, но не унижающимся поклоном»[14]. Отец Сергий характеризовал японцев как удивительных миниатюристов. Даже японские ассигнации, как и все в Японии, представляют собой нечто замечательное: «каждая из них украшена каким-нибудь довольно тщательно отделанным рисунком, и непременно с юмористическим оттенком»[15]. Печатью утонченного изящества отмечена вся национальная культура Японии, ее изобразительное искусство и литература.

Японская культура формировалась вместе с развитием богатой региональной поэтической традиции. Кроме того, как отмечает А.Н. Мещеряков, следует признать влияние буддизма, привнесшего в частности в миросозерцание японцев «мотив личного переживания мимолетности красоты и непостоянства жизни, который в последующем составил одну из основных тем японской поэзии вообще»[16]. Когда начинал падать первый снег, император Японии со своей свитой выходил en plein air созерцать великолепие этого явления природы. Красота многообразных форм снежинок, мгновенно таявших на ладонях придворных, сравнивалась с мимолетностью человеческой жизни.

Японский этнос наделен способностью видеть и эстетически оценивать природную красоту и изящество форм в окружающем мире. Например, еще одно древнее название Японии — Акицусима — означает «Стрекозиные острова». По поводу этого названия А.Н. Мещеряков делает пояснительный комментарий: «Поскольку стрекоза уничтожает вредных для урожая и человека насекомых, она имела в японской культуре исключительно положительные коннотации. Так, согласно своду «Нихон секи», первоимператор Дзимму, взобравшись на гору и обозревая страну, восклицает: «Ах, какую прекрасную страну я получил!». Он сравнивает ее очертания со стрекозой и нарекает Стрекозиными островами»[17]. Образ стрекозы получает еще одно положительное обоснование: «стрекоза проглатывает слепня, который вознамерился ужалить самого императора Юряку (традиция датирует его правление 456–479 гг.)»[18]. Наконец, уподобление контуров территории Японии стрекозе встречается в поэзии «Манъесю». В этой поэтической антологии VIII века «даже из лирической поэзии, передающей чувства и ощущения авторов, можно извлечь информацию о тех обычаях и привычках — любование луной, багряным кленом, — которые остаются элементом национальной культуры и современных японцев»[19]. Сборник японских стихотворений «Манъесю» — «Мириады листьев» датируется 759 г. «Здесь собраны поэтические произведения разного размера, написанные лишь одними китайскими иероглифами. Их авторы — императоры и придворные, знатные самураи и обычные люди»[20]. В этой антологии император Дземэй (593–641) обозревает страну с высоты священной горы Кагуяма и тоже находит ее прекрасной:

«Много гор в стране Ямато…

Но вот поднялся на Кагуяма — Небесную гору

И окинул взглядом страну:

В долине дымки поднимаются вверх,

Над морем чайки летают.

Хороша страна Акицусима (Стрекозиные острова),

Страна Ямато»[21].

Великолепие красочных японских островов дополняется красотой Японского моря. В описании архимандрита Сергия, одно время служившего судовым священником на военном крейсере «Память Азова», огромном стальном великане «с тремя трубами и мачтами, с 600 человек команды, с пушками и пр.»[22], Япония омывается «удивительным по своей живописности Японским средиземным морем»[23], которое «было безмятежно и блестело, как зеркало, чаруя взор своей акварельной синевой»[24].

В древние времена обитатели Японских островов воспринимали свою страну как аграрную, а не как морскую державу. Морская рыба в Японии ценилась меньше, чем рыба из пресноводных водоемов, рек и озер. Весьма скромный престиж всего «морского» отчасти объясняется влиянием религиозных факторов. «В устройстве буддийского рая есть суша и пресные водоемы (реки и пруды), но море отсутствует»[25].

Образ Японии, Ямато, как срединной страны относился к острову Хонсю, где был центр государственной жизни и где располагались резиденции японских правителей. В конце XIX в. концепт Японии как центральной державы на геополитической карте мира был озвучен дипломатом и теоретиком геополитики Инагаки Мандзиро (1861–1908), который полагал, что Япония занимает ключевое положение среди торгово-транспортных путей между Евразией, Американским континентом и Австралией[26]. Но объективно нужно признать, что Японские острова близко примыкают к Дальнему Востоку Азии, а не находятся в какой-то центральной части Тихого океана, ставшего для всего Тихоокеанского региона «Средиземным морем» XXI в.

В Японии никогда не существовало единой религиозной организации, подчинявшей и контролировавшей личную и общественную жизнь ее населения. Синтоизм, буддизм и конфуцианство в их гармоничном сосуществовании создавали предпосылки для толерантности религиозного сознания и многообразия религиозных форм. Когда в эпоху великих географических открытий в Японию устремились торговцы и миссионеры: португальцы, испанцы, голландцы, Япония оказалась восприимчивой к принятию Благой Вести. Главными причинами первоначального успеха христианства в Японии в XVI в. явились обстоятельства, связанные с децентрализацией, экономической истощенностью и политической дезорганизацией страны[27]. В середине XIX в. началось сближение Японии с Западом.

В истории развития русско-японских отношений ключевая роль принадлежит адмиралу, дипломату и государственному деятелю Е.В. Путятину (1803–1883). В сентябре 1853 г. Путятин был торжественно принят в Нагасаки, где передал японским властям письмо канцлера Нессельроде. В ходе переговоров, начавшихся в январе 1854 г. Путятин подчеркивал, насколько важно для Японии в ее политических интересах установить хорошие отношения с Россией и заручиться ее поддержкой. В феврале 1855 г. в г. Симода был заключен первый русско-японский договор о дружбе, торговли и границах. Для России Япония открывала три порта: Симоду, Хакодатэ и Нагасаки. Позднее, в августе 1858 г. в г. Иедо Е.В. Путятин подписал новый договор, подтверждавший русско-японский договор 1855 г. и открывавший для России еще два порта с предоставлением ей права иметь в них консульства. Этим же договором между обеими империями устанавливались дипломатические отношения[28]. По мнению исследователей, адмиралу Путятину также отводится значимая роль в деле «духовного просвещения Японии светом Христовой веры — Православия. 2 июня 1861 г. на землю страны Ниппон вступил будущий святитель, а тогда иеромонах Николай»[29]. Е.В. Путятин всегда принимал близко к сердцу нужды и потребности Российской духовной миссии в Японии, организовывал сбор пожертвований для миссии. «Равноапостольный Николай Японский ценил помощь графа Путятина, много раз встречался с ним, между ними была обширная переписка. В Японии существуют памятники Е.В. Путятину: в городах Фудзи, Симода и Хэда на о. Хонсю»[30].

Согласно инструкции святого Николая Японского, «по приезде в Японию миссионеры должны ревностно заняться изучением языка страны, причем для них должно иметь одинаковую важность изучение как устной речи, так и письменного языка»[31].

Встреча иеромонаха Сергия и его спутников с апостолом Японии епископом Николаем произошла в Токио в октябре 1890 г. Описание этого события содержится в книге архимандрита Сергия (Страгородского) «На Дальнем Востоке», в которой он подробно описывает свое первое миссионерское путешествие в Японию: «Нам указали вход в приемную епископа. Входим. Весьма маленькая комнатка, стены увешены разными гравюрами, стоит стол, диван, несколько стульев, в общем очень тесно и темновато. Преосвященного Николая тут не было, он был наверху, куда вела лестница из тех же сеней. Долго нам ждать не пришлось. Мы хотели было направиться наверх, как с лестницы быстро спустился очень высокий человек в подряснике, в длинной шейной цепочке от часов, в вышитом поясе. Это и был наш епископ Николай, тридцать с лишком лет и день, и ночь работающий на здешней трудной, невозделанной ниве. – Милости просим, — быстро заговорил он, благословляя нас широким крестом. — Пожалуйте в гостиную. Салон, носивший торжественное название гостиной, и был той темноватой клетушкой, которую мы только что осмотрели. /…/ Усадив нас за чай, преосвященный побежал собирать свою молодую паству в церковь: по случаю нашего приезда нужно было служить благодарственный молебен»[32].

Продолжительный морской путь, начавшийся для иеромонаха Сергия со звонарем Федором на пароходе «Кострома» жарким августом 1890 г. в Одессе, был, наконец, завершен. Отец Арсений прибыл во Владивосток на другом пароходе дней на пять раньше. Из Владивостока на норвежском судне «Fridtjof Nansen» они уже вместе прибыли 13 октября в Нагасаки, откуда на пароходе японского пароходного общества «Jokohama-maru» отправились в Кобе. «В пять часов мы были уже на палубе «Jokohama-maru». Это был очень большой пассажирский пароход о трех мачтах. Внутри отделан прекрасно, почти роскошно… Кают-компания первого класса вся белая, покрыта по стенам позолотой и японскими рисунками. Освещение электрическое. Прекрасный пароход. Пассажиров с нами много и, кажется, всех наций. Есть и англичане, есть и французы, и русские… Идем теперь по внутреннему морю, которое славится живописностью своих берегов. Действительно, можно засмотреться по временам. Только здесь уже нет того величия, как мы видели в других местах. Природа здесь только красива: маленькие долины, маленькие бухты, все это раскрашено в самые нежные цвета. Все это так напоминает японский сад с его искусственно миниатюрными деревцами. Это тоже море, тот же, если угодно, Босфор, но все это в миниатюре, все это перенесено на акварель»[33].

Упоминанием о японском саде в этом замечательном по своему художественному достоинству фрагменте отец Сергий как бы предвосхищает «столь широко распространенное в современном западном (да и японском) дискурсе представление о высокой «эстетичности» японского сада»[34]. Такое представление, как отмечает А.Н. Мещеряков, является «мыслительным продуктом XX в.»[35]. Вполне понятно, что каждый земледелец «с замечательной аккуратностью, даже щегольством»[36], возделывая свой земельный участок, «хотел не только пользы от своего участка, но желал видеть в нем и красоту»[37], подобающую преобразованной человеком природе. «На самом деле, — поясняет А.Н. Мещеряков, — древний сад выполнял совсем другие функции: в таком саду в концентрированном виде представлены принципы строения космоса – пространства, очищенного от конкретных и затемняющих сознание подробностей. Этот сад обладает определенной структурой, конечным набором “деталей” и отражает представления о мироздании, находящемся в умиротворенном и безопасном для человека состоянии. Такой сад призван обеспечить наиболее благоприятную среду обитания, избавленную от вредоносных сил и защищенную от них»[38]. Сад воспринимался в древней Японии как альтернатива дикой и не преобразованной человеком природы, способной быть источником страхов и опасностей.

После повествования о своем морском путешествии на пароходе «Кострома» от Одессы до Владивостока и от Владивостока до Нагасаки на норвежском судне «Fridtjof Nansen», отец Сергий представил описание своего приезда в Токио. «17 октября, часов в 6 утра “Jokohama-maru” бросил якорь в Кобе. Нужно было вставать и навсегда прощаться с морем… Помнится, у Гончарова описывается это расставанье с морем. Жалко, говорит он, было покинуть эту великую, грозную стихию, которая бывает подчас так негостеприимна и к которой все-таки привыкнешь, сроднишься»[39]. В шесть часов вечера отходил поезд на Токио. В зале для пассажиров стол, заваленный газетами, конечно, японскими. Публика больше в халатах и в “гета”, деревянной обуви, привязываемой к ногам ремнем или бечевкой. Какая-то бабушка принесла на спине своего внучка в маленьком разноцветном халатике. «Здесь дети вообще очень милы в своих пестрых халатах с широкими рукавами, которые чуть не тащатся по земле, они очень напоминают бабочек»[40]. Третий звонок. Все поспешно скрываются в вагоны. Поезд трогается, свистит, быстро проносится город. «Мы смотрим на окрестности, на море, на пашни, но все это скоро скрывается от глаз под покровом ночи»[41]. Наутро картина переменилась. «Местность сделалась чрезвычайно живописной. Не говорю уже о японской священной горе: Фудзияма… Она своей уходящей в небеса конической, сахарной от снега вершиной господствует над всем и действительно заслуживает того удивления и почитания, какое отдают ей японцы. На нее можно смотреть по целым часам, и никогда она вам не надоест, не покажется однообразной»[42]. У вокзала в Токио целая армия дзиньрикися расхватывала пассажиров, умильно приглашая в числе других и нас в свои маленькие повозки на двухколесной ручной тележке. “Суругадай Николай”, — несколько раз повторили мы заученную фразу. Извозчик сделал самый придворный реверанс, покрыл ноги мне пледом, хотя было совсем не холодно, скорее жарко, и мы поехали»[43]. Токио — очень обширный город. «Когда-то здесь жил сегун, военный властитель Японии, который воздавая мишурные почести настоящему властителю — микадо, лишил его всякой силы и даже богатства. Все было у сегуна. Ему же были непосредственно подчинены и все даймеоны, владетельные князья, между которыми была поделена Япония. У сегуна было, конечно, много войска, были вассальные князья и самураи. Все они жили здесь, в Токио»[44]. М.И. Одинцов представляет картину путешествия прибывшего в японскую столицу иеромонаха Сергия в ключе художественно оформленной и гипотетически предполагаемой версии: «Возница, молодой парень, бежит быстро, только изредка поглядывает на белого человека в черном одеянии. Наверное, и у него в голове пронеслась мысль о непохожести мира под названием “Россия”, из которого прибыл этот молодой иностранец, на любимую и такую родную ему страну»[45].

Среди достопримечательностей японской столицы, среди ее многолюдных и шумных улиц, внимание отца Сергия и его спутников «приковал холм, царящий над всем этим круговоротом»[46]. На холме «белел наш православный храм, сияя своим крестом на чистом небе»[47]. Можно представить, каким благоговейным и трепетным восторгом воспламенила эта картина чувства ступивших на землю Японии новых миссионеров. «Вот оно, знамя Христово, поднятое из самой середины язычества, смело проповедавшее Христа перед лицом всего мира. Невольно снялись наши шляпы, хотелось молиться о том, чтобы и нам послужить, насколько можем, под сенью этого знамени, для славы этого Святого Креста»[48].

В 1904 г., будучи ректором Санкт-Петербургской Духовной академии, епископ Сергий при совершении молебна по случаю объявления манифеста о войне с Японией произнес речь, в которой сказал: «Ведь вместе с Россией, на Востоке утверждается крест Христов… вместе с русским влиянием Восток озаряется светом истины»[49]. Уже позднее, имея опыт миссионерского служения в древней столице Японии — Киото, иеромонах Сергий вспоминал, с каким благоговейным почитанием и преданной любовью говорит православная Япония о своей главной святыне — Воскресенском соборе в Токио. «Я был среди христиан, вдали от собора, в Киото, где свил себе гнездо буддизм, где построен католический храм, где протестанты имеют университет, где вообще силы мира как бы поглощают ничтожную волну православия. Я был там и знаю, с каким торжеством говорят немногие там православные о нашем токийском соборе. Он для них то же, что Святая София для греков или новгородцев. Это их видимый центр, их знамя, их опора в малодушии, залог их будущего торжества»[50].

С прибытием на Суругадай в Русскую православную миссию двухмесячное путешествие отца Сергия благополучно окончилось. После полукругосветного плавания впечатлений у отца Сергия и его спутников было огромное множество. «Можно сказать, — отмечал отец Сергий, — вся побережная Азия прошла перед моими глазами: Константинополь, Порт-Саид, Перим, Коломбо, Пенанг, Сингапур, Сайгон, Гонконг, Амой, Владивосток, Шанхай, не говоря уже о самой Японии»[51].

Пребывание иеромонаха, а затем архимандрита Сергия (Страгородского) в Японии, как уже было отмечено, включает период с 1890 по 1893 г. и с 1897 по 1899 гг. Он был назначен в Японию в качестве сотрудника миссии и помощника епископа Николая. Его книги «На Дальнем Востоке» и «По Японии» включают немало разбросанных фрагментов, отдельных высказываний, штрихов, из которых вырисовывается величественный в своей одухотворенности, в своем благородстве и иерархическом достоинстве образ преосвященного Николая, просветителя Японии. Страну, в которой духовная жизнь характеризовалась феноменом языческого религиозного синкретизма и плюрализма, в которой в течение веков преобладали традиционные нехристианские религии, в которой уже задолго до него осуществляли свою проповедь конкурирующие между собой католическая и протестантские миссии, он просветил светом православного христианского учения, создав в ней национальную Православную Церковь, которая стала составной частью мирового православия. Описание архимандритом Сергием событий миссионерской жизни в Японии подчинено хронологическому принципу. На фоне описываемых событий ярко вырисовывается образ Японии и святителя Николая как одной из величайших фигур в ее миссионерской истории.

«Перекинувшись с нами несколькими словами в так называемой гостиной, преосвященный повел нас, быстро, как всегда, вверх по лестнице в наши комнаты, которые были приготовлены и ждали только нашего приезда»[52]. В том же здании находились и церковь, и созданная преосвященным Николаем православная семинария. Владыка ввел отца Сергия и его спутников в младший класс. «Ученики сидят по-японски на полу, поджав под себя ноги. Вместо парт пред ними стоят низенькие и длинные скамейки. Шел урок китайского языка, и маленькие японцы старательно выводили большими кистями самые невозможные китайские иероглифы. Учитель с кафедры закрякал, зашипел и совсем рассыпался в реверансах. Это был старичок, маленький, худой, бритый. По словам преосвященного, он уже давно принял христианство; теперь его сын учится в Петербурге, в Духовной Академии»[53].

Построенный великолепный Воскресенский собор не был еще освящен, и церковь помещалась в том же здании рядом с классом. «Мы стали на клирос. Церковь между тем наполнялась. Прошли попарно тихо, как овцы, ученицы женской школы с несколькими учительницами. Побойчее, но тоже, сравнительно с нашими, совсем скромно вошли и разместились семинаристы. Началась служба. Служил сам преосвященный с японским священником и диаконом. Служили все на японском языке /…/. Пел хор вообще очень хорошо. Пело человек сто из учеников и учениц. Напевы, конечно, все наши, только слова другие»[54]. В семинарии преподавался русский язык, знание русского языка воспринималось как связь с Русской Церковью, но оно не было целью русификации. Сам преосвященный Николай вел курс догматического богословия на японском языке.

В ноябре Япония праздновала провозглашение конституции. «По городу ликование. Всюду флаги, японские фонари. Толпы разряженного народа наполняют улицы и площади. Ждут проезда императора. Мы, на своем Суругадае, не остались равнодушными к этому торжеству. Служили молебен с многолетием японскому царствующему дому»[55]. Отец Арсений и отец Сергий получили приглашение на вечер — «симбокуквай». «В комнату пришло трое семинаристов, подали пригласительный билет. /…/ Подавши билет, компания не спешила уходить, а умильно посматривала прямо в глаза. Это значит, за билет нужно платить. Со всех учителей собирается таким образом дань. На это покупают угощений и празднуют»[56].Слово «сибокуквай» означает «собеседование», своего рода парламент. По наблюдению отца Сергия, японцы обладают удивительной способностью говорить, выступать с речами, в которых красноречию нет границ. «Симбокуквай» регулярно организовывался и в семинарии, и в православных христианских японских общинах.

Интерес японской молодежи к христианской миссии в их стране становится понятным в парадигме охватившего Японию в эпоху Мэйдзи стремления к вестернизации. «Молодежь потянулась в миссионерские школы прежде всего ради возможности прорубить для себя “окно в Европу”, изучить западные языки. Христианство воспринималось как ключ к европейской культуре, знакомство с Библией открывало доступ к литературе и искусству. Чутких к красоте японцев привлекал эстетический антураж западных церквей — колокольный звон, органная музыка, поэтичность молитв»[57]. Интенсивная вестернизация сделала экономику Японии одной из сильнейших экономик мира. Известный крупнейший британский историк XX в. А.Дж. Тойнби критически и неодобрительно оценивает индустриальные достижения Запада и последовавших за ним восточных стран. По его мнению, «человечество не сможет достичь политического и духовного единства, следуя западным путем»[58]. «Экономическая жизнь России, например, пошла по пути индустриализации… Япония еще с большим успехом, чем Россия провела индустриализацию… Но вряд ли стоит и остальному человечеству следовать за Россией и Японией курсом вестернизации. Прежде всего природные ресурсы не позволят человечеству сделать это»[59].

На общем фоне увлечения Японии достижениями Запада святой равноапостольный Николай основал в 1874 г. в Токио катехизаторскую школу, а в 1875 г. открыл в Токио семинарию с семилетней программой обучения, в которой состоял ректором и преподавателем. Лучшие выпускники семинарии посылались в Россию для дальнейшего обучения в Санкт-Петербургской, Московской и Киевской духовных академиях. Судьбы выпускников семинарии складывались по-разному. Для иллюстрации можно привести несколько примеров из весьма объемного словаря лиц, упоминаемых преосвященным Николаем в официальной переписке.

1. «Кису Иннокентий (1866–1951) — воспитанник Токийской духовной семинарии, по окончании которой поступил в Санкт-Петербургскую консерваторию. После окончания возвратился на родину, служил в токийском храме как регент»[60].

2. «Мин Симеон (японское имя: Доро; 1853–1940) — протоиерей. В 1873 г. одним из первых принял крещение, в 1875 г. поступил в Токийскую духовную семинарию, по ее окончании был направлен в Киевскую духовную академию (1883–1887). По возвращении в Японию стал преподавать в Токийской духовной семинарии. В 1894 г. был рукоположен во диакона, затем во священника. Служил в храмах городов Осака, Киото, Нагоя и Токио. С 1906 г. — протоиерей, в 1906-1911 гг. служил также храмах провинций Нара и Исикава. Автор многих брошюр и книг религиозного содержания, также занимался переводами произведений русских авторов на японский язык. Благочинный японских церквей с 1907 г. С октября 1904 г. служил в лагерях русских военнопленных в городах Нагоя, Сидзуока, Тэнгачая, Тоехаси, Канадзава, Сабаэ, Цуруга. Награжден Святейшим Синодом Библией на русском языке и золотым наперсным крестом (1907 г.)»[61].

3. «Савабе (Савабэ) Павел (японское имя: Такума, 1834–1913) — протоиерей, первый священник Японской Православной Церкви (1875). Одним из первых среди японцев принял крещение (1868). После рукоположения епископом Камчатским Павлом служил в разных местах Японии. С 1892 г. и до своей кончины служил в Токио. Награжден золотым наперсным крестом (1907)»[62].

4. «Савабе (Савабэ) Алексий — священник Японской Православной Церкви, сын протоиерея Павла Савабэ. Получил духовное образование в Токийской духовной семинарии. В 1896 г. был рукоположен во священника. В 1904 г. служил в лагере русских военнопленных в г. Хамадора и в госпитале для военнопленных в г. Йокогама. После окончания Русско-японской войны равноапостольный Николай передал ему наперсный серебряный позолоченный крест от русских военнопленных (первый, полученный японским священником). Награжден Святейшим Синодом Библией на русском языке и золотым наперсным крестом»[63].

5. «Сато Пантелеймон (1863–1904) — воспитанник Токийской духовной семинарии. По окончании был отправлен в Казанскую духовную академию (1884), которую окончил со степенью кандидата богословия. Преподавал в Токийской духовной семинарии. Во время Русско-японской войны оставил службу в семинарии и пошел на войну переводчиком. Погиб во время войны»[64].

6. «Секи (Сэки) Тимофей (1871–1920) — воспитанник Токийской духовной семинарии, по окончании которой преподавал в той же семинарии. Во время Русско-японской войны служил в японской армии как переводчик. В 1920 г. погиб во время боя с советскими партизанами в Николаевске-на-Амуре. Известен как исследователь философии В.С. Соловьева»[65].

7. «Сенума (Сэнума) Иоанн (японское имя: Кавамото Какусабуро; 1868–1953) — преподаватель и ректор Токийской духовной семинарии. После окончания Токийской духовной семинарии был отправлен в Россию для продолжения образования в медико-хирургической академии. Поступил в Санкт-Петербургскую духовную семинарию, по окончании которой поступил в Киевскую духовную академию (1895). Автор-составитель брошюр религиозного содержания на японском языке. Член православного общества духовного утешения военнопленных. Награжден Святейшим Синодом Библией на русском языке (1907)»[66].

8. «Авано Виссарион — выпускник Токийской духовной семинарии (1882), позднее служил здесь преподавателем Священной истории, географии и русского языка»[67].

9. «Аоки Павел — воспитанник Токийской духовной семинарии, позднее переводчик религиозной и богослужебной литературы»[68].

10. «Есида Павел — выпускник Токийской духовной семинарии (1902). Еще учась в семинарии, переводил толкования на Новый Завет св. Иоанна Златоуста. По окончании семинарии — катехизатор, переводчик книг духовного содержания»[69].

11. «Ивасава Арсений (японское имя: Хэйкити; 1863–1943) — профессор Токийской духовной семинарии; переводчик. Воспитанник Токийской духовной семинарии, был отправлен в Московскую духовную семинарию, чтобы завершить духовное образование. Позднее поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию (1883), которую окончил со званием кандидата богословия. После возвращения в Японию преподавал в Токийской духовной семинарии вплоть до 1916 г. С 1902 г. работал на военное ведомство Японии как переводчик, преподавал русский язык в армейской академии. Член православного общества утешения военнопленных. Награжден Святейшим Синодом Библией на русском языке (1907)»[70].

12. «Исида Иоанн — воспитанник Токийской духовной семинарии (1878–1879), позднее служил переводчиком при Российской духовной миссии в Японии, был пономарем в соборе Воскресения Христова в Токио. Жертвовал средства на издание листков о Воскресенском соборе»[71].

11.«Исикава Петр (1864–1932) — переводчик, редактор изданий Миссии, автор книг религиозного содержания. Выпускник Токийской духовной семинарии (1890). Собирал сведения о зарождении Японской Православной Церкви и в 1905 г. начал печатать труд «История Православной Церкви в Японии», который впоследствии был издан в двух томах. Член Православного общества утешения военнопленных. Награжден Святейшим Синодом Библией на русском языке (1907)»[72].

12. «Кадзимо Акила — выпускник Токийской духовной семинарии (1903), по окончании ее служил переводчиком при Российской духовной миссии в Японии. Автор-составитель книг религиозного содержания»[73].

Воспоминания архимандрита Сергия (Страгородского) отражают не только его личные впечатления от знакомства с живой действительностью японской жизни, но и ту информацию, которой он мог располагать, общаясь с преосвященным Николаем во время миссионерских поездок по Японии. Сообщая о том, что отец Николай ходил в буддийские храмы слушать буддийских проповедников для более глубокого освоения японского языка, архимандрит Сергий представляет читателю картину буддийской проповеди в яркой психологической парадигме: «Цель проповеди у буддистов не столько научить своих слушателей, сколько их разжалобить, расчувствовать. На это они мастера первой руки. Тут идут в ход и жесты, и интонация голоса, и взгляды, и искусственное сгущение красок, и пр. Проповедники вообще есть прямо образцовые со стороны языка и произношения. Слушать их, пожалуй, даже полезно. Но учение буддизма у них узнать трудно. Вся эта проповедь и все пастырское руководство в буддизме основано на лжи. Бога в буддизме нет и быть не может. Буддизм есть попытка объяснить мир и человеческую жизнь без Бога и, конечно, приходит к полному отчаянию. Цель его пустота. Бонзы (по крайней мере образованные) все это знают и понимают, они знают, что, в частности, все бесчисленные божества, которыми обогатился буддизм или от других религий, или произведши в боги разных своих учителей, все эти божества не что иное, как умершие, т.е., по их понятию, превратившиеся в ничто люди или даже прямо лишь олицетворенные идеи. Они это знают, но знают также и то, что молитва, т.е. стремление человека к Будде, духовная родственность с ним, может спасти человека, сделать его способным быть в нирване. И вот бонзы начинают учить народ молитве, заставляют его кланяться золоченым статуям, курить фимиам, плакать пред разными Амида-буцу, Кваннон-сама, просить их о своем спасении. Они учат народ всему этому, отлично зная, что все это пустая комедия, что никакого Кваннон нет, нужно только это беспредметное разгорячение души, это ее стремление в нирвану, которое одно спасает. Народ-де не может понять высоты этого учения, необходимо вести его обманом, они и ведут, они и обманывают своих верующих, гордясь пред ними своим совершенным знанием и презирая всех их, как глупое, легковерное стадо. В этой коренной ложности положения буддийского духовенства и заключается причина его бесповоротной порчи, извращения самого существа их совести»[74].

В своей книге «По Японии» архимандрит Сергий, описывая путешествие преосвященного Николая из Токио на север Японии в город Неморо в августе 1898 г., приводит эпизод миссионерской проповеди Владыки на пароходе «Кванко-мару» во время его стоянки в морском заливе у города Рубецу. Капитан заговорил с епископом: «Как бы хорошо-де было послушать вас, вы столько лет живете в Японии, видели и падение сегуна, знаете лично, что такое была сегунская Япония, нам, молодым, хотелось бы послушать ваш рассказ об этом»[75]. Но Владыка рассказывать про старину отказался: «Лучше-де послушайте что-нибудь про наше учение, ведь мы только для этого здесь и живем, и путешествуем»[76]. Капитан охотно согласился: ему и команде хотелось услышать, что скажет епископ. «В нашу небольшую кают-компанию сошлись почти все, бывшие на пароходе. На полукруглом диване по корме сели офицеры, механики, на полу по постланной циновке тесно разместились матросы и человека два посторонних, едва ли не единственные пассажиры третьего класса»[77]. Все были настроены «на парадный лад» и с любопытством посматривали на епископа и отца Сергия. «Преосвященный присел у стола на стуле и, обратившись ко всем, с час говорил, вкратце излагая основные пункты христианского учения. /…/ Нельзя называть его русским или еще каким-нибудь, оно Божие, пришедшее свыше и принадлежащее всем людям без различия страны и народа. Поэтому и принимать это учение не унизительно ни для какого национального сознания, как не унизительно перенимать, например, пароходы, железные дороги и прочие полезные для жизни изобретения»[78]. Неотразимая логическая аргументация Владыки должна была представиться особенно значимой в парадигме этической оценки традиционной для японцев буддийской и синтоистской религиозности. «Объявляя свое учение единственной истинной верой, — сказал Владыка, — мы не говорим, что ваши теперешние верования никуда не годятся. Нет, и в буддизме, и в синтоизме много хорошего, что признаем и мы. Только эти религии не совершенны, они выдуманы самими людьми при незнании истинного Бога. Это то же, что лампа, придуманная, чтобы освещать жилище человека, когда нет солнца. Лампа — очень полезная и даже необходимая вещь вечером или ночью, но никому и в голову не придет зажигать ее днем. Так и буддизм, и синтоизм хороши только при отсутствии христианства, при незнании истинного Бога, с появлением же этого знания они должны уступить»[79]. По окончании беседы матросы разошлись, а офицеры остались, чтобы побеседовать с Владыкой. Капитан просил прислать книг, что ему и было обещано, а также ему был дан адрес православного священника в Неморо, если он пожелает встретиться с ним во время стоянки парохода. Подобные эпизоды в повседневной миссионерской деятельности преосвященного Николая служили для архимандрита Сергия вдохновляющими примерами святой ревности о славе Божией. Вместе с апостолом Японии отец Сергий разделял оптимистические надежды на утверждение в Стране восходящего солнца православной христианской веры.

Вступив на землю Японии в октябре 1890 г., отец Сергий стал участником знаменательного церковного торжества по случаю освящения воздвигнутого православными христианами Японии грандиозного и великолепного Воскресенского собора в Токио. Освящение собора состоялось 24 февраля 1891 г. «Собор был переполнен народом, хотя пускали только по билетам, т.е. одних христиан и их близких. Язычников вокруг миссийской ограды собрались целые тысячи: опасались было какой-нибудь демонстрации во время крестного хода вокруг собора; но все эти опасения оказались совершенно напрасными: народ вел себя чинно, многие снимали даже шляпы при проходе священнослужителей»[80]. Свою посильную лепту в строительство и благолепие собора внесли многие православные общины и частные лица как в России, так и в самой Японии. Дня освящения собора столицы с нетерпением и трепетом ждала вся молодая Православная Японская Церковь. «В семь часов одним из японских священников совершено было водоосвящение, а в восемь часов раздался первый в Токио удар православного колокола»[81]. Церковная жизнь японской столицы благолепно украсилась мелодичным колокольным звоном. Для этой цели из России в Токио был специально направлен звонарь Феодор. «Богослужение отличалось небывалой торжественностью. Служило с епископом 19 священников (трое русских) и четыре диакона. Пели семинаристы с ученицами женской школы, и нужно отдать им честь, пели прекрасно. Потом в газетах особенно удивлялись этому хору. Пело человек 150, такого хора, — отмечает архимандрит Сергий, — не бывало, я думаю, в Японии еще никогда[82]. Многолетняя заветная мечта преосвященного епископа Николая Касаткина осуществилась и исполнилась, воодушевив его и всех православных японских христиан достоинством ее подлинного величия и высотой благодатного смысла.

Книги архимандрита Сергия (Страгородского) о Японии, об уникальной и живописной красоте ее природы, о ее изысканной и утонченной культуре, о ее равноапостольном просветителе архиепископе Николае (Касаткине), о юной Православной Японской Церкви, о ее доблестных пастырях и катехизаторах, о ее благочестивом и преданном заветам Евангелия народе, вошли в драгоценный фонд исторического и культурного достояния Японии и России и являются звеном в цепочке духовных факторов, определяющих пути к общению и сотрудничеству на прочном фундаменте взаимного уважения и признания в духе христианского согласия и церковного единства.

Когда перед надгробием Святейшего Патриарха Сергия в Богоявленском соборе Москвы благоговейных почитателей его светлой памяти осеняет историческое предание о его служении в далекой и чудесной Японии, тогда их потаенный мир озаряется благодатным сиянием, будто луч утреннего света нисходит на мраморную гробницу Российского Первоиерарха из Страны восходящего солнца.

---

[1] См.: Патриарх Сергий и его духовное наследство. – М.: Издание Московской Патриархии, 1947. С. 19.

[2] Сергий (Страгородский), архимандрит. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 5.

[3] У Г. Гейне: “Ein Mährchen aus alten Zeiten, Das kommt mir nicht aus dem Sinn” («Давно не дает покоя Мне сказка старых времен» — «Лорелея» в пер. А. Блока). – Прим. ред.

[4] Титков Е.П. Патриарх Сергий (Страгородский): подвиг служения Церкви и Родине. – Арзамас, 2007. С. 21-22.

[5] Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого. –  М.- СПб.: Университетская книга, 2000. С. 489.

[6] Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси. Слово по совершении молебна святому равноапостольному Николаю в Воскресенском храме Хакодате 14.09.2012 // Он же. Собрание трудов. Серия IV. Слово к ближним и дальним. Том 3 (2011–2012). – М.: Издание Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2018. С. 634.

[7] Хаутепен А. Бог: открытый вопрос. – М.: ББИ, 2008. С. 451.

[8] Там же. С. 451.

[9] Мещеряков А.Н. Terra Niponica: Среда обитания и среда воображения. – М., 2014. С. 7.

[10] Там же. С. 9.

[11] См.: Там же. С. 26.

[12] См.: Там же. С. 27.

[13] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 102.

[14] Там же. С. 102.

[15] Там же. С. 108.

[16] Мещеряков А.Н. Древняя Япония. Буддизм и синтоизм. – М., 1987. С. 13.

[17] Мещеряков А.Н. Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения. – М., 2014. С. 27.

[18] Там же. С. 27-28.

[19] Пасков С.С. Япония в раннее Средневековье. VII – XII века. Исторические очерки. Издание третье. – М.: URSS, 2012. С. 8.

[20] Бесстремянная Г.Е. Христианство и Библия в Японии. – М.: Отдел внешних церковных связей Московского Патриархата, 2006. С. 163.

[21] Цит. по: Мещеряков А.Н. Terra Nipponica: Среда обитания и Среда воображения. М., 2014. С. 28.

[22] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 245.

[23] Там же.

[24] Там же. С. 246.

[25] Мещеряков А.Н. Terra Nipponica: Среда обитания и Среда воображения. – М., 2014. С. 34.

[26] См.: Там же. С. 298.

[27] См.: Саблина Э.Б. Православная Церковь в Японии в конце XIX – XX вв. и ее основатель святитель Николай. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 2000. С. 13.

[28] См.: Галенин Б. Цусима – знамение конца русской истории. – М., 2009. С. 115-116.

[29] Там же. С. 127.

[30] Собрание трудов равноапостольного Николая Японского в 10 томах. Официальная переписка. Том I. – М., 2018. С. 473.

[31] Там же. С. 135.

[32] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 121-122.

[33] Там же. С. 109-110.

[34] Мещеряков А.Н. Terra Niponica: Среда обитания и среда воображения. – М., 2014. С. 108.

[35] Там же. С 108.

[36] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 116.

[37] Там же.

[38] Там же. С. 108.

[39] Сергий  (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 111-112.

[40] Там же. С. 113-114.

[41] Там же. С. 115-116.

[42] Там же. С. 116-117.

[43] Там же. С. 118.

[44] Там же.

[45] Одинцов М. Патриарх Сергий. – М.: Молодая гвардия, 2013. С. 17.

[46] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 120.

[47] Там же.

[48] Там же.

[49] Сергий, еп. Слова и речи. 1901–1905 гг. – СПб., 1905. С. 19.

[50] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 120.

[51] Там же. С. 7.

[52] Там же. С. 122.

[53] Там же.

[54] Там же. С. 122-123.

[55] Там же. С. 131.

[56] Там же.

[57] Иванов Г.Д. Русские в Японии XIX – начала XX в. Несколько портретов. – М., Наука, 1993. С. 49-50.

[58] Тойнби А.Дж. Постижение истории. – М., 1996. С. 488.

[59] Там же. С. 488.

[60] Собрание трудов равноапостольного Николая Японского в 10 томах. Официальная переписка. Т. I . – М., 2018. С. 461.

[61] Там же. С. 466.

[62] Там же. С. 475.

[63] Там же. С. 474-475.

[64] Собрание трудов равноапостольного Николая Японского в 10 томах. Официальная переписка. Том 2. – М., 2018. С. 554.

[65] Там же.

[66] Там же. С. 554-555.

[67] Там же. С. 523.

[68] Там же. С. 524.

[69] Там же. С. 532.

[70] Там же.

[71] Там же. С. 534.

[72] Там же. С. 535.

[73] Там же. С. 536.

[74] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 136-137.

[75] Он же. По Японии. – М., 1998. С. 50-51.

[76] Там же. С. 51.

[77] Там же.

[78] Там же.

[79] Там же. С. 51-52.

[80] Сергий (Страгородский), архим. На Дальнем Востоке. – М., 2013. С. 187.

[81] Там же. С. 186.

[82] Там же. С. 186.

Автор — Архимандрит Платон (Игумнов)

Статья опубликована в Угрешском сборнике #10 Николо-Угрешской православной духовной семинарии.